– О чем ты говоришь?!

– Мне позвонила Аля и рассказала о том, что ты ее оставила одну в гостинице. Моя подопечная там совершенно одна, без охраны и дрожит от страха, – в сердцах выпалила Люся. – Я даже не поверила ей и, не усидев на месте, решила приехать и убедиться во всем своими глазами.

– Поверь мне, мама, все не так трагично для твоей Алечки, – ответила Яна, запахиваясь в халат и плюхаясь на диван рядом с Люсей.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что никакая опасность ей не грозит, – спокойно ответила Яна, начиная заплетать свои длинные волосы в косу, она всегда так делала, чтобы успокоить нервы.

– Да?! Может быть, Васе и Алле Демидовне тоже не грозила опасность?! – воскликнула Люся и, щелкнув замком своей маленькой кожаной сумочки, кинула на журнальный столик пачку фотографий. – Ты хочешь, чтобы так же было и с Алевтиной?

– Что это? – спросила Яна, беря фотографии в руки.

– Похороны моей хорошей знакомой, с которой я проработала в театре почти тридцать лет, Аллы Демидовны! В принципе мы даже дружили, несмотря на ее своеобразный характер. Я получила сегодня эти фотографии из фотомастерской, так как принимала активное участие в похоронах Аллы, и весь день хожу сама не своя, а теперь этот звонок от Алечки! Мне еще одни похороны не выдержать, так и знай! Ты только посмотри, на этих фотографиях запечатлен последний путь моей, можно сказать, подруги, которая так любила театр и сцену и которая свое последнее выступление на этом свете провела в закрытом гробу! Какой кошмар! Я оставлю эти фотографии себе на память, – сказала Люся и искусно пустила по щеке слезу.

Яна посмотрела на фотографии, которые довели ее маму до нервного срыва. Заснеженное кладбище с торчащими из сугробов памятниками и металлическими оградками и небольшая группа людей, зябко кутающихся в зимнюю одежду, собравшихся в стайку у вырытой могилы. Фотографии запечатлели скромный закрытый гроб, обтянутый голубой материей, венки из искусственных цветов, лежащие на снегу, с надписями: «От коллектива», «От друзей», «Великой актрисе от поклонников». На следующей фотографии прощальное слово говорит Тихон Хрусталев. Темное пальто расстегнуто, из ворота, несмотря на мороз, эффектно торчит шелковый платок, седые волосы развеваются по ветру, лицо мужественное и скорбное.

«Вот ведь одно слово – артист! – подумала Яна. – Я бы никогда не смогла жить с артистом! Тут с обычным мужчиной не всегда разберешься, шутит он или говорит серьезно. А живя с артистом, я бы все время терзалась мыслью, не играет ли он с моими чувствами, перепутав реальность с театром? Тихон Хрусталев… Звучные фамилия и имя, совсем не подходящие этому шумному и любящему быть в центре всеобщего внимания мужчине. А ведь был момент, когда я всерьез подозревала его в причастности к убийствам в театре… Эта его поза, когда он отказался давать образец своего почерка, заявив, что он безграмотный. А этот молодой, неопытный следователь Клементьев поверил ему. Опять игра! Конечно, потом образец почерка артиста Хрусталева все равно взяли, изъяв у режиссера театра заявление о приеме в труппу Тихона Хрусталева, написанное собственноручно «безграмотным» артистом. Конечно же, результат графологической экспертизы показал, что Тихон не писал Алевтине записок с угрозами». Яна вспомнила также и том, что именно с Тихоном она столкнулась в темноте за кулисами в театре недалеко от электрического рубильника, когда в театре погас свет и было совершено покушение на женщину, севшую на место Дианы. Но доказать причастность Тихона Хрусталева к покушению на убийство не удалось, а в свете сегодняшних событий это казалось уже и ни к чему.

Яна взяла другую фотографию. На ней Люся Цветкова плакала на плече у Ильи Ильича. Раньше можно было предположить, что это верный рыцарь Люси Цветковой решился на письма с угрозами и требованиями покинуть театр к молодой, талантливой актрисе. Он не мог допустить, чтобы его любовь ушла на пенсию в печали. От верности Ильи Ильича можно было всего ожидать. Вполне возможно, что от старой безответной любви Илья Ильич повредился умом и принялся убивать всех подряд в театре, чтобы Аля испугалась и убралась восвояси. Возникал резонный вопрос, не легче ли было убить одну Алю? Зачем было трогать Диану? Она не представляла для его Люси никакой угрозы. Только для того, чтобы замаскировать свои преступления под действия маньяка, которые плохо поддаются логическому осмыслению?

Одно время Яна даже подозревала Арнольда Ивановича, так удачно открывшего в театре свой ресторан. Ясное дело для того, чтобы превратить в ад жизнь женщины, из-за которой его отец ушел из семьи и из-за которой, в конечном итоге, так рано умерла его мать. Только и здесь возникал вопрос, не легче ли было сразу угробить Люсю Цветкову, а не убивать ни в чем не повинных людей? Но теперь Яна не могла допустить даже мысли о причастности Арнольда к убийствам, и даже больше: именно этому человеку доверили самую важную миссию – охрану и защиту детей Дианы. О том, что к убийствам и угрозам Алевтине могла иметь отношение ее мать, Яна даже думать не хотела, правда, такой вариант тоже нельзя было исключать полностью.

Яна перевела взгляд на следующую фотографию. Режиссер театра Виктор Владиславович в дубленке, старое, морщинистое лицо, его супруга с заплаканными глазами. Милейшие люди… Яна знала режиссера с детства. Вот уж поистине седина в бороду, бес в ребро… Мог ли Виктор Владиславович от безумной страсти, охватившей его, наделать глупостей? Могла ли его супруга ради сохранения семьи начать угрожать молодой сопернице? Угрожать могла, убить… Яна не верила в это. Хотя, конечно, все возможности для совершения преступлений у этой парочки были.

Яна досматривала оставшиеся фотографии. Несколько кадров гроба с большой фотографией Аллы Демидовны, еще молодой, с пышной прической, профессиональным макияжем и огромными серьгами из разноцветных камней.

– Красивая женщина… – задумчиво проговорила Яна.

– Еще бы! Алла Демидовна была очень видной женщиной, – согласилась Люся, спустив весь свой боевой пыл и сразу поникнув плечами.

– Красивые серьги… – сказала Яна, думая о чем-то своем, о чем-то важном, что мучило ее последние дни, и о чем она никак не могла вспомнить.

– Клипсы, – вывела ее из задумчивости Алла Демидовна.

– Что? – не поняла Яна.

– Очень красивые клипсы. Алла Демидовна любила украшения из золота, серебра и просто бижутерию, но при этом уши у нее проколоты не были. Мы все в театре знали о ее страсти к безделушкам и часто дарили ей украшения. Эти красивые клипсы из полудрагоценных камней вместе с колье ей подарил коллектив театра на сорокалетний юбилей. Они очень нравились Алле… Яна, почему ты так побледнела? – поинтересовалась Люся.

– Да так, что-то нехорошо мне, поздно уже, не высыпаюсь.

– Да где уж тут… – согласилась мать.

Яна смотрела на фотографию, где были запечатлены скорбные лица пришедших проститься с Аллой Демидовной, и не видела никого, кроме Владислава собственной персоной.

– Мама, а кто этот человек? – указала она дрожащим пальцем на него. – Что он делает на похоронах?

– Ну ты даешь! Это сын Аллы Демидовны, приехавший из-за границы. Она с ним всегда была в натянутых отношениях, ну ты знаешь, у актрис такое часто бывает… Я тоже не являюсь идеальной матерью…

– Сын?! – прервала ее Яна диким криком.

– А чему ты так удивляешься? Алла Демидовна была тоже женщиной и родила ребенка, будучи артисткой тогда еще цирка. По-моему, после развода ребенок остался с отцом.

Яна ошарашенно смотрела на Люсю, вспоминая слова Владислава: на ее вопрос в гостинице о том, что он здесь забыл, он ответил, что приехал на похороны матери. Тогда Яна пропустила его слова мимо ушей, подумав, что он врет, но она и предположить не могла, что Алла Демидовна его мать. Неужели они так заигрались с Алевтиной, что убили его мать, затем они захотели убить его бывшую жену… Ему что, надо избавиться от всех своих родственников? Зачем? Яна вспомнила про двух очаровательных девочек – дочек Влада, – и сердце ее сжалось. Они ведь тоже его родственницы…